Рясной Илья - Цеховики
Илья Рясной
Цеховики
ГОСТЬ НЕДЕЛИ
Мне было жарко и скучно. Май 1995 года выдался на редкость знойным.
Горожане предпочитали не появляться днем на раскаленных солнцем пыльных улицах.
А те бедолаги, которые не могли избежать этого, шатались как пьяные от одной
подворотни к другой, пытаясь найти спасительную тень, стояли в очередях за
мороженым или хлебали теплое пепси, вспоминая о благодатных временах
трехкопеечных автоматов с газировкой. Часы показывали двенадцать тридцать.
Сиеста — так называется в Испании и других странах полуденный отдых, когда в
самые жаркие часы дня жизнь в городах и селах затихает, закрываются магазинчики
и конторы, а размякшие жители отдыхают душой и телом. Надо перенимать полезный
западный опыт. Кто сказал, что в такую жару можно работать? В такую жару нет
ничего лучше, как распластаться в кресле, как медуза, выброшенная на берег
Черного моря... Волны, прохлада — красота. Это тебе не раскаленный кабинет
областной прокуратуры с вывеской «Старший следователь по особо важным делам Т.
Завгородин».
Кстати, Терентий Завгородин, тридцати пяти лет от роду, лысый, рост сто
семьдесят семь сантиметров, полноватый, неспортивный ни на вид, ни по сути, —
это я.
Жара-а. Уф... Мысль о том, чтобы весело взявшись за работу, «напахать
плугом», то есть напечатать постановление о назначении дактилоскопической
экспертизы или обвинительное заключение по делу Аргузянского, казалась просто
несерьезной, даже нереальной. Нет, в такую погоду только верблюды работать
могут.
Ну почему, скажите, почему в моем кабинете нет простенького кондиционера
или хотя бы вентилятора? Я хочу кондиционер, холодильник. Я мечтаю обложиться
льдом, как белый медведь в зоопарке, и с высоты пятого этажа насмешливо глядеть
на отважных горожан, решившихся выползти на улицу. Нет, не положено мне
кондиционера. Мол, кому нужен этот агрегат в вечно заснеженной средней полосе
России?.. Оказывается, нужен. Мне нужен. Я человек государственный. Я должен
работать в час сиесты.
Чувство долга неуверенно напомнило о себе. Я пододвинул к себе старенькую,
трясущуюся всеми своими частями пишущую машинку «Москва»... Но... сиеста —
время святое, когда работать — грех. Я отодвинул машинку, откинулся в кресле и
нажал кнопку дистанционного управления. В углу кабинета зажегся метровый экран
телевизора «Сони». В следственных подразделениях спецтехника и автотранспорт,
японские телевизоры и удобная мебель — вещи инородные. А телевизор «Сони» в
кабинете старшего важняка облпрокуратуры — всего лишь вещественное
доказательство, которому не нашлось места в переполненной камере хранения
для вещдоков. Эх, почему не изъяли кондиционер и холодильник?
На экране обозреватель местного телевидения Веня Курятин, вечно
преисполненный скорбью за род человеческий, блеял о том, как важно не ошибиться
на грядущих выборах и избрать в новую Думу верных продолжателей святого дела
Гайдара и Сахарова. Низкий Бенин голос звучал назойливо, с надрывом,
свидетельствующим о его глубокой озабоченности судьбами страны... Смех, да и
только! Уж мне-то прекрасно известно, чем озабочен Веня. Лет шесть назад я чуть
не посадил его по сто двадцать первой статье уголовного кодекса (для
непосвященных уточняю, что это статья о гомосексуализме). Входная дверь
неторопливо, со скрипом открылась, и в моем кабинете стало совсем тесно,
поскольку значительную его часть заполнила фигура Пашки Норгулина. Двухметровый
амбал, подвижный, резкий, немного циничный, временами нахальный — ко
